Праздник барана в д. Большая Будогощь

А. Я. ДУЙСБУРГ

ПРАЗДНИК “БАРАНА” В ДЕРЕВНЕ Б. БУДОГОЩЬ

Летом 1923 г. Географическим институтом была организована поездка в б[ывшую] Череповецкую губернию для собирания этнографических материалов. Участникам поездки (мне и Л. Б. Панек) пришлось натолкнуться там на остатки языческого обряда жертвоприношения барана. Обряд этот заключается в том, что в день Успения, 15 августа ст. ст., в д. Б. Будогощь собираются окрестные жители и приводят баранов, которых тут же режут и варят, а затем раздают мясо всем присутствующим. Приношения эти делаются по “завету”, т. е., если у какого-либо крестьянина пропала или заболела овца, он дает обещание в случае возвращения животного пожертвовать его на праздник “барана”. Чем вызван такой обычай, сейчас никто не знает, но существуют предания, что прежде, на то место, где совершается обряд, приходил бык, его закалывали и клали в котел, но когда однажды его не закололи, бык обиделся и перестал приходить. В результате напал волк на стадо. По рассказу выходит, что кроме быка приходил и баран, который только недавно перестал приходить. В рукописи В. Н. Перетца (находящейся в Архиве Географического общества) есть указания, что раньше сюда приходил олень и сам отдавался на розговены и Успенье, а когда почему-то он не пришел крестьяне стали резать баранов. По другой версии “олень сам привел сюда заблудившегося барана, которого хозяин его считал безнадежно пропавшим; тогда хозяин тут же барана зарезал и обещался, а с ним и вся деревня, приносить на “розговины” каждый год баранов и с тех пор, как пропадает баран, сейчас идут к часовне на гору и там его находят. Олень же с тех пор бесследно исчез и не является более”. Существует много рассказов, как сюда приходил баран. У одного торговца потерялся баран, — он “заветнул”, если найдется, отдать на праздник. Накануне праздника баран появился и сам направился к месту жертвоприношения, чтобы принести себя в жертву. Если какой-нибудь крестьянин “заветнет” в трудную минуту, а потом пожалеет, то часто сам баран приходит для заклания. Неисполнение завета всегда наказывается. Когда один крестьянин не отдал обещанного барана, корова распорола этого барана рогами. Когда вместо обещанной телушки крестьянин захотел пожертвовать в следующем году другую, поменьше, — у него пали и корова и телушка. Третий крестьянин не принес обещанного барана, и волки растерзали всех его баранов. В д. Язвищи б[ывший] Черепевецкой губ., (25 км от Будогощи) существуют такие же поверья на этот счет. Вот несколько примеров, записанных там.

В Язвищи, у одного мужика пропал теленок, а когда крестьянин “заветнул”, то теленок появился у часовни в Будогощи. (Записано от Ольги Государевой). По завету Ольга Государева из д. Язвищи должна была отправить в д. Б. Будогощь в день Успения баранину. “Заветнула” она потому, что когда в великом посту “ярочка” принесла двух овечек, то вторая была очень слабая, сначала ходила, а потом ноги у нее так ослабели, что и ходить больше не могла, шерсть с нее слезла; это продолжалось очень долго, она уже хотела заколоть овцу, но мужики отказались. Тогда она “заветнула” — если баран поправится, то его пожертвует на праздник в Будогощь; и, по ее словам, баран начал ходить на другой же день, потом стал быстро поправляться и такой большой вырос, что больше всех стал. Пришлось его к Успенью зарезать по завету и свезти за 20 верст на праздник. (Записано от Ольги Государевой 20 VIII 1923 г. Язвищи, б. Череповецкая губ.). [Примеч.: принесение в жертву одного из близнецов встречается у различных народов, см. „Культ близнецов при свете этнографии». Л. Я. Штернберга. Сб. Музея антроп. и этнограф., т. III, 1916).] По пути на праздник “барана” в д. Б. Будогощь случайная спутница наша рассказала, что когда выпустила она в Егорьев день скот в первый раз в поле, то за ее теленком погнались две коровы; теленок испугался и помчался вперед; на пути ему встретился обрывистый берег реки, он и свалился в реку, да 9 часов там и барахтался. Совсем уже тонуть стал, когда его хозяйка стала искать и вытащила при помощи соседей из воды. Ей так хотелось, чтобы теленок поправился, что она тоже “заветнула” его на “баранов” и вот теперь идет за 30 верст, чтобы принести мяса на праздник. (Записано со слов богомолки Заполья 28.III.1923 г. по дороге в д. Б. Будогощь на праздник — “барана”). Подобного рода уверенность в целесообразности обряда жертвоприношения и боязнь кары за нарушение привлекала массы народа, приезжавшего за 60 и 100 км. Еще накануне праздника начинал стекаться народ в д. Б. Будогощь, самый же обряд совершался недалеко от деревни на берегу р. Пчевжи. Там на небольшом холме стоит часовня, около которой жертвоприношение и совершалось. Л. Б. Панек записала предание, связанное с данной часовней. “Предание говорит, что на месте часовни, когда-то появилась на дереве явленная икона “Успения божьей матери”. Первыми заметили эту икону старик со старухой, жившие на краю деревни, на другом берегу реки. На том месте, где появилась икона, впоследствии построили часовню. В настоящее время в часовне находится старый деревянный крест неизвестного происхождения и несколько икон совершенно новых, купленных на доходы от праздника. Одна икона “Успения” и другая — “жертвоприношение Авраама”. В правом углу этой иконы изображен барашек, в рогах которого нарисована ветка, означающая, что он запутался в кустах. В день праздника (1923 г., когда производилось наблюдение) на этом месте с утра были разведены костры и на жердях повешено шесть больших котлов для варки мяса. Приношения притекали в течение всего дня. Если приводили живого барана, то его тут же закалывали, привязав ремнем к дереву, затем сдирали шкуру. Мясо разрубали на куски и, вымыв в реке, клали в котел. Некоторые приносили кусок баранины или курицу, а то и шерсть, соль, крупу, хлеб и ложки; соль и крупа шли как приправа к супу, хлеб раздавали присутствующим. Относительно шерсти и шкуры, снятых с убитых баранов, рассказывали, что их продают, а деньги идут на нужды часовни. Готовое мясо вынимали из котлов на приготовленные из досок столы, очищали от костей, рубили для супа, а кости раздавали детям, предварительно заставив их сходить в часовню помолиться. Около котлов работали 5—6 мужчин, все они работали “по завету”. Один из них рассказал, что прислуживает на этом празднике уже 30 лет и начал это делать с того времени как заболела параличом его жена. Ее всюду возили лечить, но ничего не помогало, тогда он “заветнул”, что будет прислуживать на празднике в надежде, что это поможет выздоровлению его жены. Процедура с варкой мяса продолжалась целый день, народ все прибывал в ожидании священника, который с крестами и иконами пришел из с. Будькова, находящегося в 5 км отсюда, только в 7 час. вечера. После молебна под иконы был пропущен скот (что всегда практикуется в данной местности в заветные праздники), священник благословил приготовленную пищу, попробовал ее, и затем весь народ, присутствовавший на празднике, приступил к еде. Существовал обычай, при раздаче мяса, первыми покормить чужестранцев, потом странников и нищих, а за ними весь народ. Но в 1923 г. этот обычай не исполнялся. Все бросились сразу, что конечно вызвало шум и давку, нарушившие наблюдавшееся до сих пор благочиние. Когда мясо было съедено, все разошлись по домам, унося с собою куски мяса для оставшихся дома, чтобы и они могли принять участие в общей трапезе.

   В 1932 г. при содействии Н. М. Материна, много помогшего мне ценными указаниями при составлении данной работы, на средства Ленинградского областного совета СВБ, удалось совершить вторичную поездку в Будогощь с специальной целью выяснить на шестнадцатом году революции, в новых условиях коллективизации, отношение местного населения к этому старинному религиозному обряду.    Собранные сведения показали, что этот обычай в д. Будогощь держался очень крепко до последнего времени. У Н. М. Маторина в работе “Православный культ и производство” есть указание, что в 1928 г. в Будогощи “варили мясо в двенадцати котлах”. Последний раз резали баранов даже в 1930 г., несмотря на попытку со стороны местных властей не допустить совершения обряда.
   В 1931 г. жертвоприношения не было, но кое-кто все же принес куски мяса, которые тут же и распродали.    В 1932 г. никто уже барана не привел, да и котлы взяли в столовую. Состоялся только молебен и крестный ход из Георгиевской часовни, находящейся в деревне, в часовню “Успения”, где прежде резали баранов. До сих пор был обычай во время крестного хода в этот день пропускать скот под иконами, но и этот обряд не состоялся. Пастухи были пьяны и скота не пригнали. “Нерадение”, объяснил с горечью Николушка, церковный староста деревни. С ними были солидарны реакционные элементы деревни, кулаки и подкулачники, с ужасом видевшие, как рушатся старые основы жизни и с ними — религиозная идеология и культ.    А элементы охлаждения к обряду налицо.    Народу, сравнительно с прошлыми годами, было мало, да и явившиеся не проявили должного благоговения, разбежались, не дождавшись конца, скот остался не пропущенным под иконы, а главное баранину не варили.    Накануне “Успения” недалеко от деревни поездом зарезало лошадь. Подкулачники сейчас же пустили слух: “Успенье Пресвятая Богородица все же взяла себе жертву”. И такие слухи находят почву и принимаются как неоспоримые, так же как и многочисленные легенды о празднике “барана”. Степан Афанасьев 43 лет, середняк, единоличник, принимавший участие в варке баранов, рассказывает, что “когда ему было 15 лет, овчар гнал овец мимо “Успенья” - часовни, а там шло приготовление к празднику, это было 15 августа; один баран, отбежал в сторону да на горе и лег. Говорят: “чей баран” - никто не признается. Подошел овчар да и говорит: “это Попова баран”; того позвали: “Твой баран”, “Mой”, “Дак обирай”. “Да я “заветнул”, да пожалел, ну, бейте”. Тут его и зарезали, отдали Попову шкуру, ножки да рожки.    А мать Степана “завитнула” ярочку. Когда ярочка двоих принесла, то одну “завитывали”.    Писарев, Тимофей тоже, “позавитозал” нетелочку, когда она потерялась. Около Успенья она явилась да так поправилась, что ему жаль стало. Он и отдал барана, а зимою у него корова, от которой была нетелочка, и пала. Люди и стали говорить: вот, пожалел отдать, Бог и наказал. Степан Афанасьев сообщил также несколько подробностей, связанных с совершением обряда. Первый баран должен быть от своей деревни, другие деревни не считаются. Иногда приводили 5—10 баранов, а другой раз ни одного. Тогда покупали баранов на “часовенные” деньги, вырученные от продажи шкур убитых животных и других жертв. Денежными делами ведал староста Ннколушка, а на день жертвоприношения выбирали попечителя, каждый год другого, который принимал жертвы. В обряде принимали участие только мужчины, женщины не участвовали. “Женщины тогда ничего не знали, если какое собрание, то женщина у порога стояла, а теперь женщины только и командуют на собраниях, а мужчины где-нибудь подальше молчат”. И дальше в подтверждение прав и влияния женщин в настоящее время, прибавил: “и теперь бывает побьет мужчина женщину, один побил жену (Степан Бычков), так три месяца на принудительных работах пробыл”.    А вот рассказ Пелагеи Абрамовой, 68 лет, из д. Кокуй, куда она вышла замуж из д. Сенца. Пропали у нее баранчик и ярочка на Маккавея, лет двадцать пять тому назад; искали две недели, стали заветать к “Успенью”: “Успенья Пресвятая Богородица, только бы явились, чем всем пропадать, лучше жертву снесть” и “заветала” баранчика заднюю часть. Пошла Пелагея в Березняки и другие деревни — нигде нет. В Василькове стоял чужой баран да не ее. Вернулась домой, а по дороге ей и говорят: “тетка Пелагея, дед Гуляло пригнал барана и ярочку”. Приходит Пелагея на двор, а на дворе баранчик и ярочка и гуляют.    У нее так ноги и подкосились, перекрестилась, поблагодарила Успение Пресвятую Богородицу и исполнила “завет” — снесла заднюю ногу баранчика на праздник. Она же подтвердила: если кто “заветнет”, да потом пожалеет зарезать барана, так баран сам прибежит к часовне и никак его не согнать с того места. Такого барана режут в праздник.    Анастасия Топоркова, 57 лет, по поводу происхождения праздника рассказала следующее: “Давно, еще в старину, первый пришел олень, и сколько то, мало ли много, но все у часовни лежал, и вот он, милая, день лежит, месяц, его гонят, не уходит; когда он ест, никто не видит. Собрались мужики, думают,— что делать — один говорит, давайте его сварим. Потом пришел еще один баран и лег к этому оленю и лежит. Сварили и съели. На второй год ничего не было, а на следующий опять баран пришел, не знают что делать; а были такие презрительные лавочники, говорят, это что-то не то (что-нибудь значит). На следующий год случился падеж овец и коров, и стали с тех пор “заветать”. Все соседние деревни стали приносить мясо.    Старички говорили — “всегда приносите и всегда у вас будет мясо. Недавно еще баран приходил, на моей памяти”.    Другое объяснение: “Когда были кругом леса еще здесь, один старичок пошел в лес да и нашел — на этом месте лежит баранчик, — он пришел и сообщил; с тех пор стали это делать”.    Церковный cтароста Николушка Ромашенок, бывший кустарь-сапожник,— центральная фигура, организатор местных религиозных предприятий, в том числе и жертвоприношения. Занимается он этим делом лет тридцать, мог бы дать богатый материал, но как и следовало ожидать не дал. Уперся: “ничего не знаю, принимал мясо, раздавал наряд, приглашал поваров”. Подтвердил только, что обряд совершался с давних пор, его отец умер ста лет, да ему сейчас шестьдесят, а праздник всегда “свершался и всегда на этом месте”. Сначала стоял только крест в старой часовенке, которую сейчас отнесли несколько поодаль и сделали из нее кладовую. В 1914 г. построили новую стараниями Николушки и на жертвенные средства. Иконы, которые сейчас повешены в часовне, заказаны тогда же местному художнику со ст. Званка, Петру Тимофееву, теперь уже умершему. Во время молодости Николушки праздник не имел того широкого распространения как последние годы. Прежде было котла три, а теперь по 12 котлов бывало.    Таким образом, записи 1932 г. мало чем отличаются от записи 1923 г. Все это варианты одного и того же. Сначала приходил олень, потом бык и в конце концов баран; это обстоятельство вызвало жертвоприношение барана по завету. Нарушение завета влечет наказание в виде падежа скота. Сомнения нет, что это древний языческий обряд,   совершавшийся на этом месте. Сохранение его до 1930 г. указывает прежде всего на культурную отсталость местного населения. Обычай “заветать” широко распространен не только в данном районе, но и далеко за пределами его.    В д. Б. Будогощь, кроме Успения, празднуют еще два Егория: один весенний 23 апреля (батюшка молебен отслужит, да скот прогонят, вокруг деревни не ходят); второй Егорий — зимний — 26 ноября ст. ст. (священник по избам ходит, святит). В день Сергия и Германа с крестами проходят вокруг деревни и коров прогоняют под кресты, “коровий праздник” называется. Было “валение” скота; в память этого установили заветный праздник, пекли пирожки и кормили скот “всяк своего, когда пойдет доить, кусочек и дает”.    В д. Б. Будогощь в поле за деревней находится старый деревянный крест старообрядческого образца 173 см. высоты с тремя перекладинами. С лицевой стороны крест весь испещрен вырезанным славянским текстом.    Сюда еще не так давно ежегодно в день Петра и Павла собирался народ, священник, а то и Ромашенок послужит; присутствующие, угостив друг друга принесенным сыром (из творога, яиц и масла), расходились по домам и там этот сыр съедали. Более поздний обряд — вместо кровавых жертвоприношений, принесение в жертву продуктов скотоводства.    Таким образом, к Петрову дню готовили сыр, к Успению пиво; прежде пиво варили и на обоих Егориев.    В М. Будогощи празднуют Богородицу — 8 сентября ст. ст, варят пиво и неделю гуляют; на Владимирскую Божию матерь — крестный ход.    В д. Могилеве —3 км от Б. Будогощи — пиво и крестный ход на Илью; престольный праздник в день Параскевы Пятницы. Кроме того существует еще “заветный” праздник в Казанскую. (“Один мужик стал в этот день сено огребать, а у него на другой день коровушка то и пала”).    В д. Капустине за 5 км отсюда, празднуется Тихвинская Божия матерь (26 июля) —прежде варили пиво, теперь мало варят — и Никола зимний — 6 декабря. Деревня   Березняк — Ивану Постному — 29 августа. Стефану праздновали на третий день Рождества — теперь забросили.    В д. Будькове — как в Будогощи.    В д. Бела — 12 км — Николе летнему и зимнему.    В д. Крестах —12 км от Будогоши — празднуют Спасов день — 6 августа. Там есть чудотворная икона и часовня.    В Пустоголовье (8 км от Будогощи) праздновали Илье, а теперь не празднуют, а празднуют другому. Любопытно объяснение, почему переменили святого. “Когда колхоз устраивают, другому святому надо молиться, потому и святого меняют”. Можно быть уверенным, что скоро уже здешним колхозникам никаких святых не понадобится. Мужики по “завету” ездили в Реконь за 40 км в монастырь, или в Тихвин, где находится икона Тихвинской Божией матери — “пашню пахать”, а также за   исцелением.    Теперь в Рекони колхоз.
   В 1923 г. записан рассказ Ивана Алексеева из д. Язвищи — 25 км от Будогощи.    “Поехал он пахать на новый норовистой лошади и вот — три сохи сломал, — все лошадь не желает подчиниться; тогда он дал зарок три дня отработать в монастыре в Тихвине, где чудотворная икона Тихвинская, затем пошел домой, сделал четвертую соху. Часа через три вернулся в поле, и вдруг лошадь начала работать. С тех пор стала она хорошая, рабочая лошадь. После этого он отправился в монастырь отработать зарок, но там его труд не понадобился и он, заплатив 5 руб., ушел домой”. Другой рассказ из той же деревни, от старухи Акулины:    “В Реконьской пустыне был старец Анфинофей. (Амфилохий. - Ред.) Акулине было три года, когда она его видела, он носил вериги, железную шапку и железный пояс. Его трудами построен скит, а на его могиле построили собор. Теперь богомольцы приходят на могилу, и если у кого болит голова, то для исцеления надевают железную шапку. У Акулины заболели ноги и она решила пойти в Реконьскую пустынь; с большим трудом добралась до нее — 18 верст пришлось идти. Когда пришла туда, то попросила отслужить панихиду на могиле старца; на нее надели железную шапку, вериги и пояс и в таком виде она простояла службу. И вот молитва ей “помогла”, вскоре после того у нее перестали болеть ноги”. Мнение Акулины таково, что должны появиться мощи этого старца, очень много чудесного происходит и на его могиле. “Болели у Ивана Алексеева глаза, так что он совсем ничего не видел, отправился отслужить молебен к Тихвинской чудотворной иконе, и пока служил молебен все видел, а как вышел из церкви, то опять перестал видеть” (записано 27 VII 1923 г. от Ивана Алексеева. Деревня Язвищи).    Таким образом, еще далеко не изжиты пережитки мировоззрения, связанного с уже ушедшими хозяйственными укладами. Чем объясняется бытование этих религиозных предрассудков?    Деревня Большая Будогощь находится в 146 км от Ленинграда, 80 км от Тихвина и 60 км от Чудова, и в 1.5 км от железной дороги, постройка которой закончена только в 1927 г.    При царизме Будогощь входила в состав Кукуйской волости Тихвинского уезда Новгородской губернии, в глухом углу на берегу р. Пчевжи среди болот и лесов. Население занималось земледелием, но так как это был район потребляющий, своего хлеба не хватало, уходили на отхожие промыслы, по рубке и сплаву леса. По сведениям, собранным В.Н. Перетцем (“Деревня Будогощь и ее предания”. Живая старина, вып. I,1894), еще в 1893 г. здесь не было школы, все население было неграмотно, ничего дальше своих лесов не видело, почему и сохранило дольше примитивные формы хозяйства. Если вдуматься в чрезвычайно примитивные условия хозяйства северного крестьянина, то станет вполне понятным такое множество суеверий и рассказов, связанных с участием сверхъестественных сил, хотя бы в вопросе скотоводства. Скотоводство здесь имеет большое экономическое значение. Но условия содержания скота были самые варварские, никакого ухода, никакой помощи. Скот пасся в лесу, большею частью предоставленный сам себе; потеря овцы было самое заурядное явление. Для того, чтобы поймать пасущуюся лошадь, вся семья бегает изо дня в день по лесу, и теряет рабочее время, и иногда находит коня верст за 15 от деревни. Полное отсутствие малейшей рационализации в скотоводстве, заставляло хозяина прибегать ко всякой чертовщине, и надеяться на святых, которые должны были оберегать и пригонять их растерянные стада в целости и сохранности.    Отсталым экономическим отношениям соответствует и отсталая идеология. Здесь целиком сохранились древние анимистические представления о лешем, водяном, домовом, рижнике и т. п. Рассказов и сказок на эти темы собрано множество по данному району.    Для примера записи 1932 г. приведу рассказ Евдокии Павловны Афанасьевой, 46 лет, середнячки-единоличницы.    “Сама своими глазами видела, когда девочкой была, на берегу дедку, говорили что буде водяник, т. е. подумала, а он бултых в воду; бородка сивенькая, надевшись в пиджак. Прибежала домой, а мне говорят, — ах ты глупая, да это водяник был, он бы тебя в воду затащил, если бы ты купаться стала”. Она же рассказала, что отец ее когда был молодой не женившись, на святках пошел в ригу гадать, хотел узнать, женится ли он в нынешнем году, вошел в ригу и там сел, вдруг слышит, что на конях едут к риге. Он скорее убежал с риги вон, да не зааминил, и слег в постель с испугу, да полгода и пролежал, а если бы зааминил, то ничего бы не было. Зааминить — значит сказать   три раза “аминь — моему слуханью”.    Колдуны, знахари, нечистая сила, все это перемешалось с православием, которое, не поборов старые воззрения само приспособилось к ним. Это и дало возможность сохраниться такому архаическому обряду, как жертвоприношение барана.

III

Октябрьская революция изменила экономические условия Будогощи. После районирования, ст. Будогощ (поселок) был назначен районным центром; это был период подъема культработы и в д. Будогощи. Но с 1 января 1932 г. район перенесен в Кириши в 30 км. Будогощенский сельсовет объединяет пять деревень: Б. Будогошь, М. Будогощь, Старинка, Могилев, Кровино Сельцо, всего 225 хозяйства с населением в 1038 чел. Из них 15% бедняков, 6 человек кулаков, остальные середняки. Коллективизировано 60%, под колхозы отведено 255 га пахотной земли и единоличному сектору 28.41 га, таким образом в сельском хозяйстве преобладающее значение принадлежит колхозу. Но развитие колхозного строительства упирается в неорганизованное отходничество, землю отдают в колхоза, а сами уходят на заработки, отчего недостаток рабочих рук в колхозах. Так, например, в колхозе “Красный Пахарь” в д. Б. Будогощь членов колхоза 344 человека, из них 257 трудоспособных, а занятых по нарядам правления 47 человек, да и те преимущественно женщины и старики, все остальные на заработках. После Октябрьской революции население сельсовета быстро пролетаризируется, отходничество стало почти поголовным; в каждом хозяйстве хоть один член семьи работает или на железной дороге, или на кирпичном заводе, построенном в Б. Будогоще в 1930 г., и все же не хватает рабочих рук. Кирпичный завод рассчитан на 560 рабочих, с заданием в 5 млн. кирпичей в сезон (5—6 мес.), а работает от 50 до 150 рабочих и выполняется 2 млн. кирпичей. Завод занимает большую территорию по соседству с часовней и местом жертвоприношения барана, являясь как бы символом борьбы нового, разумного со старыми предрассудками. Сейчас уже невозможно было бы свершить жертвоприношение на этом месте; весь берег завален дровами для завода, вокруг часовни служебные заводские постройки. Однако, хотя мясо не варили, но варили пиво старинным ритуальным способом (на улице, в бочках, при помощи раскаленных камней), молебен служили, с крестным ходом ходили, пили и гуляли два дня целиком, да частью захватили и третий. К сожалению, эти пережитки захватили сюда не только единоличников, но и большую часть колхозников. На четвертый день в сельсовет пришел представитель д. М. Будогощи за разрешением на крестный ход, так как на следующий день там начинался праздник “Богородицы” по той же программе и приблизительно в том же составе, так как в эти дни принято ходить к родственникам и знакомым в гости, и конечно по соседству, Б. Будогощь должна была почтить праздник М. Будогощи. Если подсчитать сколько затрачивается времени на эти пьяные праздники, то ущерб хозяйству совершенно очевиден [в работе Н. М. Материна “Православный культ и производство”, есть кривая распределения крестных ходов в заветные праздники в СПб. епархии (по данным 1885 г.); наибольший процент приходится на июль, т. е. на самое страдное время. В тех местах, где еще эти обряды не изжиты, картина остается той же]. При царизме с подобными явлениями никакой борьбы не велось; наоборот православная церковь взяла эти праздники под свое покровительство и таким образом способствовала их сохранению. Как выше указано, в 1893 г. здесь не было ни одной школы; перед революцией была одна земская школа, а в настоящий момент здесь три школы—из них одна семилетка. Всеобщее обучение введено года три тому назад по всему району, охват детей школьного возраста стопроцентный. По ликвидации неграмотности среди взрослого населения тоже не плохо. К 15-й годовщине Октября предполагают ликвидировать неграмотность. Есть сельсоветы целиком грамотные (пос. Будогощь, Лугский сельсовет). По д. Б. Будогощь сейчас неграмотных 22 человека, а в прошлом году было 37, Что касается массовой работы, то культурным центром надо считать кирпичный завод, так как только при заводе есть клуб, общественная столовая, выделен заведывающий массовой работой. Но работа ведется слабо, летом же она совсем замирает. Причина — недостаток культурных сил; педагоги, на которых ложится нагрузка по культработе, летом разъезжаются) кружки распадаются. В день праздника „ барана «, когда клуб должен был развернуть большую работу, он совершенно бездействовал. Только с наступлением школьных занятий, при сельсовете организовался культсектор, который и принял целый ряд постановлений по возобновлению массовой культработы. В всяком случае Будогощь на отсталом фронте и требует помощи в деле поднятия культурного уровня. Местные работники зачастую, горя желанием, не имеют достаточно знания и опыта для проведения сложной и многообразной политпросвет работы. Им надо придти на помощь и прежде всего научным учреждениям, работающим на антирелигиозном фронте. Для успешной борьбы на антерелигиозном фронте необходимо внедрение в широкие массы трудящихся научной критики и разоблачения обрядов.

Литературные источники указывают, что легенды о появлении оленя, а потом барана, и жертвоприношение барана широко распространены в Северном крае. В некоторых случаях описание обряда совершенно аналогично будогощинскому. У И. Ф. Сумцева находим описание подобного же обычая в б. Архангельской губ. В день пророка Ильи на заранее назначенное место, приводят жирных баранов и режут их тотчас по окончании обедни, затем снимают шкуру и варят мясо в больших медных котлах, развешенных над кострами. Все прохожие приглашаются принять участие в торжестве. Крестьяне рассказывают: в старину вместо баранов приносился в жертву олень, который ко времени жертвоприношения выбегал из леса и сам, так сказать, предлагал себя на заклание. “Но в один из таких праздников олень почему-то не явился во - время, крестьяне не вытерпели и зарезали быка. Но едва только последний испустил дух, как олень выбежал из леса и затем тотчас же скрылся и уже не возвращался более. С того времени в жертву приносятся жирные бараны”. У М. Забелина (Русский народ его обычаи, обряды, предания. 1880 г.) встречаем следующее указание. “На границе Вельского и Тотемского округов, близ верховьев реки Ваги, в приходе Кочеварской волости существует предание, что будто в этот праздник (Петров день) каждый год прибегал олень из лесу; народ, принимая оленя за дар божий, закалывал его и, разняв на части, приготовлял себе обед. Это продолжалось, как говорили предания, несколько лет, но когда появление оленя прекратилось, то поселяне стали вместо оленя готовить себе обед, убивая для этой цели быка. Это обыкновение бывает в первое воскресенье после Петрова дня: перед обедней, убив быка, купленного на счет всей волости, разнимают его на части и варят в больших котлах; после обедни и молебна священник со всеми богомольцами вкушает этих яств”. В народной пословице о времени Петрова поста говорится: “С Петрова дня — красное лето, зелен покос, зарница хлеб зарит”. С Петрова дня наступают петровские жары. С этой поры начинают колоть баранов или, как говорят крестьяне, “С Петрова дня барашка в лоб”. В сказании о житии Макария Унженского (опубликовано А. П. Щаповым по соловецким рукописям) читаем: “Возвращаясь из плена татарского с толпою народа совещался преподобный с сущими с ним христианами, яко до переселиться ему на реку Уньжу, бе бо тогда мало от живущих ту по весем, но мал град един, и сотвори тако, Бог же помогал ему к путному шествию. а народ за ним шел, ако присная чада отца моего: шествие же пути с ним продолжашеся занеже место то Уньжа отстоящее имать от темных в вод глаголют не мало яко двести четыредесят или множа поприщь, идеху же внутреннею пустынею и непроходимые блаты. Бысть же им оскудение хлебом и не обретаху что ясти, тающе голодом. Господь же прослави угодника своего, и абие божием мановением обретоша нороди дивие животно, глаголемое лось, и имя его жива молитвами преподобного. Бяще тогда пост Петра и Павла, оставалось еще 3 дня. Святый же возбраняше им, глаголя: чадца моя, потерпите Господа ради и не разрешайте святого поста дней. Господь же пропитает вас в пустыне сей. И повеле им: отрешите ухо лосю и отпустите его, яко же хощет Бог, в день той животное и будет вам. Людие отрешиша ухо лосю и отпустиша его, и отойдя в пустыню. Преподобный же видя их томимых голодом и зело печашася о них; народ же моляху святого, да молитву сотворит о них, да незле гладом погибнут в пустыне. Святый же утешая их глаголя: не скорбите чада мое, но паче уповайте на благость Божию, яко прокормивый Бог израильтян четыредесят лет в пустыне манной, той может и нас препитати в пустыне сей. Когда пришел день святых апостолов верховных, преподобный же уклонился мало в пустыню и воздев на небо руце свои и рече: хвалю тя Господи Иисусе Христе, благословенный Боже, призри с высоты святые Твоея, всяко дыхание благословит тя, всяка тварь славит тя, милостивый Боже, царю! Призри на люди своя в пустыни сей. И абие молитвами святого внезапу во утрии праздника св. апостол узрели животное то дивий лось, обретеся в народе, и познася его яко той же бе лось, ухо имея отрешено и ведоша его к блаженному, святый же благослови его и повеле закланти народу на пищу. Не токмо же сие единою сотвори святый народу, но и по вся дни обретаху пищу молитвами святого, овогда лося иногда же оленя”. (Сборн. Солов. библ., № 826. Собр. соч. А. П. Щапова, СПб., 1906, т. I). Терещенко в своем труде “Быт русского народа”, т. VI, стр. 51, приводит факт жертвоприношения в Пермской губ. “Пермяки собираются в день Ильи из двух или трех деревень в одну, приводят сюда быка или теленка закалывают и готовят общий пир. В день же Прокопия убивают барана и потом едят жареного”. М. В. Малахов (“Записки Уральского общества любителей естествознания”, т. XI, вып. I) описывает “быкобой у пермяков” в день св. Флора и Лавра и жертвоприношение у черемис. У вепсов Лодейнопольского уезда жертвенных баранов побивали камнями; кроме того в Ленинградской области сохранились следы обряда жертвоприношения и в других местах. В работе Н. М. Материна “Православный культ и производство” приведен следующий факт: “В Шиженском погосте Тихвинского района “завитают Петру и Павлу”. В церковь приносят битую телятину”. “Такого же типа праздник “Спаса колотого” в с. Верховье или Верховине б. Орловского у. б. Вятской губ. (см. Д. Зеленин. “Кама и Вятка”. Юрьев, 1904, стр. 121—123). В б. Олонецкой и Новгородской губерниях на “Егорьев день” делают завет: “Егорий, свят храбрый, дай росу тихую, смирную и сохрани мою скотинку нынешним летом, а я завичаю тебе в день Ильи свята преподобного барана или лошадь”. У ижор на могилу кладут кости барана (по сообщению И. А Прытковой). В некоторых местах Сибири также сохранились следы культового отношения к барану и теленку. На территории Нижне-Илимского и Братского Острога еще в 1923 г. приносили в жертву теленка по случаю болезни человека. Теленка сжигали а голову вбивали “острым колом в амбарный угол”. Можно было бы привести еще целый ряд подобных примеров, но и перечисленные достаточно указывают на распространение обряда жертвоприношения оленя, а затем быка и барана в лесной зоне, а следовательно и на связь с охотой и на хозяйственное значение указанных животных. Н. Я. Марр в работе “Средства передвижения, орудия самозащиты и производства в доистории” разрешает вопрос о значении оленя в хозяйстве доисторических народов. “Древнейшие эпохи человеческой культуры еще до появления металла, более того, до палеолита, известны поделками из рога и слоновой кости. Рог, специально олений рог, представляет тот археологический интерес, что в истории материальной культуры была попытка установить эпоху оленей (rennes)”. Следовательно, на самой ранней стадии культурного развития, в эпоху первобытного коммунизма, в его дородовой период, олень как предмет охоты мог играть большую роль в качестве тотемного животного. Что оленя можно отнести к тотемным животным, говорят различные поверья об олене, собранные у Витольда Клингера (животные в античном и современном суеверии). “Подобно орлам и воронам, воронам и совам, и оленям приписывается весьма долгая жизнь: поверье, которое отмечается: уже Гезиодом, продолжает жить в той же форме до сравнительно позднего времени”. Плиний отмечает сказание, что олени, отпущенные Александром Великим с золотой цепью, были затем пойманы более чем сто лет спустя. “Серторий в Испании держал при себе белую лань”, которая, по его словам, “открывала ему много тайного”. Особенно благотворным считается рог оленя. В числе названий Гекаты есть эпитет “радующаяся оленям”. Польский народ относит оленя к числу зверей, в образе которых является черт. Оленьи рога, обтянутые железом, в качестве амулетов весьма обычны в Испании, а такое же значение, по всей вероятности, они имеют у греков М. Азии и польского простонародья, где они прибиваются над дверью домов. Среди скифских находок встречаются изображения оленей, такие же изображения находят в Сибири (см. И. Толстой и Н. Кондаков “Русские древности в памятниках искусства”, вып. III). В Пазырыкской находке С. И. Руденко захороненные лошади замаскированы оленями (выставлены в Этнографическом отделе Гос. Русского музея). Наряду с оленями в преданиях фигурируют бык и баран; на ранней стадии первобытного коммунизма это явление одного порядка. Дикий бык, так же как и олень, мог служить предметом охоты. О значении барана как тотемного животного указывают сохранившиеся пережитки. У Н. Ф. Сумцова есть целый ряд фактов, указывающих на участие овцы или барана в свадебных обрядах у различных народов: в Чехии, Черногории, у верхне-македонских болгар и др. Кроме того он отмечает магическое значение бараньей шерсти или меха. В Риме молодых усаживали на два рядом стоящих стула, покрытых бараньим мехом; у русских, украинцев и белорусов молодых сажали до недавних пор на вывороченную овчинную шубу. В Белоруссии, в какую бы хорошую погоду ни совершался свадебный обряд, молодые одеты в овчинные кожухи. Благословляют молодых при возвращении из-под венца на вывороченной шубе. Мать жениха встречает молодых в вывороченной шубе. То же самое подтверждает обычай западных финнов класть кости барана на могилу. Аналогичный материал дают и археологические памятники. В статье “Древние изваяния Минусинских степей” М. Грязнова и Е. Шнейдера (“Материалы по этнографии”. Этн. отд. Гос. Русск. музея, том IV, вып. 2-й) приведены фотографии изваяний, на которых встречаются изображения барана. По определению С. А. Теплоухова эти памятники относятся к карасукской культуре за 1000 лет до нашей эры, к народу, занимавшемуся скотоводством, главным образом овцеводством. Этим памятникам исследователи приписывают культовое значение и считают их изображениями божества. „В жизни народов бронзовой эпохи баран играл, вероятно, крупнейшую роль, так как в могилах этого времени всегда находят кости барана. На существование у древних насельников края культа барана указывают, кроме того, находки каменных изваяний, изображающих целую фигуру этого животного. Кроме того, в раскопках карасукских могил найдены ножи с рукоятками, оканчивающимися головами барана и других животных. Но до нас этот пережиток почитания оленя или барана дошел уже не в первоначальном виде, а в виде принесения животного в жертву другому божеству. Если считать, что жертвоприношение происходит от совместной трапезы всех участников в добыче животного, употребляемого в пищу, которое затем превращается в предмет культа, то жертву можно рассматривать сначала как кормление божества, затем кормление переходит в умилостивительную жертву. Если же жертвоприношение заключается в заклании священного животного, то вкушение его рассматривается как приобщение к силе божества. Антропоморфизм же превращает животное-божество в жертву божеству антропоморфному. Конечно, эта замена оленя быком и бараном не случайна. Изменились экономические отношения, леса расчистились, охота уступила место земледелию и скотоводству, другие животные заменили оленя в хозяйстве. Соответственно изменились и общественные отношения, на смену тотемной группе явилось родовое общество. При развитом родовом строе с патриархальной семьей, где экономическое благосостояние покоится на силе и устойчивости этой семьи, возникают другие культы, культ домашнего очага, культ предков, почитанием пользуются родовые божества, с течением времени принявшие антропоморфные формы. Обряд жертвоприношения барана в Будогощи хотя имеет более глубокие корни прошлого и целый ряд наслоений позднейших, но больше всего черт он сохранил от развитого родового строя, пережитки которого сохранились на Севере в форме большой семьи. Прежде всего здесь баран приносится в качестве умилостивительной жертвы. В совершении обряда принимают участие только мужчины, так же как и в варке культового пива, что указывает на патриархальный уклад. Какое бы количество жертв ни приносили из чужих деревень, существенное значение имеет только первый баран от своей деревни, очевидно пережиток родового жертвоприношения. Почему приносят в жертву быка или барана, этот вопрос не требует больших разъяснений: как бык, так и баран имеют большое хозяйственное значение в быту земледельческого населения. Принесение в жертву быка от всего родового общества не вызывало экономических затруднений, а с разложением рода, когда деревенская община состоит из небольших семейств, такая жертва для отдельной семьи стала непосильной. Даже сейчас есть указания, что заветнул человек нетелочку, да пожалел и заменил баранчиком, как более дешевым продуктом. Но что праздник “барана” и другие заветные праздники относятся к более раннему хозяйственному периоду, чем земледелие, указывает тот факт, что эти праздники в настоящее время приходятся зачастую на самую страдную пору и явно наносят ущерб современному основному хозяйству — земледелию. Что же воспринимает и как отражает новые общественные отношения обряд жертвоприношения барана в классовом обществе? Прежде всего христианство, как порождение господствующего класса, внедряется в существующее религиозное мировоззрение, перерабатывает его и превращает в “православное язычество”, как называет Н. М. Маторин этот вид религиозного синкретизма. Маленький штрих, может быть, яснее пространного рассуждения ответит на вопрос, почему пережиток столь отдаленной стадии в развитии общества сохранился вплоть до 1930 г. Штрих этот заключается в следующем: одна неграмотная одинокая старуха, беднячка, так объяснила живучесть этого обряда: “Да как же было праздник не поддерживать, ведь сколько на эти праздники всякого товару привозили, возами вся площадь была заставлена и чего, чего тут не было, и ситцы, и баранки, и сласти, и все, что нужно”. Понадобилось 15 лет социалистического строительства, чтобы поколебать авторитет этого суеверия. Понадобилась постройка железной дороги. приблизившая Будогощь к культурному центру — Ленинграду. Понадобилось развитие местной промышленности путем постройки кирпичного завода. И понадобилась коллективизация сельского хозяйства, раскачавшая старые косные устои единоличного хозяйства, такого беспомощного в борьбе как с окружающей природой, так и с окружающим эксплуататорским классом. Наличие этих трех факторов несомненно поможет будогощенскому колхознику выбраться из пут темноты и суеверия и встать на твердые ноги крепкого борца за социалистическое общество. Оцифровка: Сушков В.И. Из: Советская этнография, 1933 г. № 5 - 6