ПОД МЯСНЫМ БОРОМ

 

 Строгие строки монографии А. М. Самсонова «Крах фашистской агрессии 1939-1945», на странице 266-й читаем:

«Волховская группировка Ленинградского фронта пыталась расширить плацдарм на западном берегу Волхова, но неудачно. Немцы окружили здесь войска 2-й ударной армии, и только часть из них сумела вырваться из окружения...»

Недавно группа «красных следопытов» одной из волховских школ побывала на месте этих страшных боев. Сорок лет спустя близ «Долины смерти», что неподалеку от деревни Мясной Бор, ржавеет военное железо, леса и болота зажали в своих объятиях, но не поглотили солдатские нехитрые сооружения – окопы, землянки, орудийные аппарели. Будни войны глянули на ребят тучами комаров и мошек, сыростью, неуютом, но над деревьями и кустами сияло мирное небо...

А тогда?

«Лошадей мы давно съели. Кухни изуродованы и брошены. Варим теперь холодец из кожи... Варить его нужно целый день. Получаем по частичке сухаря: целый на четверых. Едим щавель. Нет ни махорки, ни соли... Справа и слева, сзади и впереди гремят орудия. К Мясному Бору тяжело плывут черные «юнкерсы». Их много: шесть троек... Бомбежке не видно конца. Самолеты кружили каруселью и пикировали один за другим. Оседала земля от одних бомб, взлетала от новых. Вдоль ручья пролегла просека – хаотическое нагромождение поврежденных берез и сосен... Все было изрыто, перевернуто и обезображено. Траншеи уцелели только кусками. Их разделяли то изрубленные лесины, то огромные воронки с водой, то груды мокрого и сухого песка. И по всему этому стлался едкий вонючий дым».

Это отрывки из фронтового этюда И. С. Бутылкина, нашего земляка, участника войны, офицера в отставке, выпускника литературного института имени М. Горького. Сясьстроевец Бутылкин исключительно точно рассказал в своем произведении, вернее, успел рассказать о бедствиях и подвигах своих однополчан. Целиком очерк несколько лет назад опубликован в журнале «Дружба народов». 45 страниц стоят целой большой книги. Это хроника четырех дней начала июня 1942 года. Да, фашисты непрерывно бомбили леса и болота, обстреливали позиции наших войск из орудий и минометов. Да, рыть окопы в этих местах часто было бесполезно – они тут же до краев заливались ржавой болотной водой. Да, боеприпасы были на исходе, и бойцы получали в день по сорок граммов сухарей...

Но солдаты остаются солдатами, люди – людьми. И происходят фронтовые встречи. В том числе одна удивительная. Наш земляк, артиллерист Иван Бутылкин, не мечтавший еще о писательстве, знакомится с поэтом... Свидетельство И. С. Бутылкина точно, подтверждено татарскими историками литературы, уцелевшими фронтовыми друзьями:

«На пеньке у командного пункта нас поджидал старший политрук. Он сидел над раскрытой тетрадью и вполголоса напевал: «Сядь-ка рядом, что-то мне не спится. Письмо в Москву я другу написал...»

Старший политрук спрятал карандаш и тетрадь в планшетку, проворно встал и, затянув расслабленный пояс, приветливо улыбнулся. Чисто выбритый и опрятно одетый, он был среднего роста, черноволос и слегка пухлогуб, с красивым и смуглым овалом лица. Карие большие глаза смотрели пытливо и доверительно.

Я представился: так и так, в ваше распоряжение (артиллерийская батарея, в которой И. С. Бутылкин был командиром взвода управления, придавалась стрелковому батальону. – Н. С.).

Он пожал мне руку, взаимно ответил:

– Старший политрук Муса Залилов. Исполняю обязанности командира батальона…»

Да, это был Муса Джалиль. Залилов – Джалиль? В книге С. В. Чернеева и В. С. Фролова «Воспитанники Московского университета – Герои Советского Союза» говорится: «Почему Залилов, а не Джалиль? Некоторые считают, что Джалиль – литературный псевдоним. Это не совсем так. Татарскую букву «з» по-русски можно произнести как «ж» и «дж». Окончания «-ов» в татарских фамилиях вообще раньше не было, а литераторы и сейчас, как правило, его избегают. По паспорту, воинским документам Муса – Залилов».

К 1942 году профессиональный писатель, коммунист Муса Мустафович Залилов (Джалиль) стал военным корреспондентом, заместителем редактора армейской газеты «Отвага». Сначала редакция и типография были в Малой Вишере, потом вместе с наступающими войсками передвинулись на западный берег реки Волхов.

«Военкор, – писал в эти дни своему лучшему другу татарскому писателю Гази Кашшафу Муса Джалиль, – это далеко не мирное и спокойное занятие, приходится одновременно воевать и писать».

О том, как это было, и сообщает нам из фронтового далека наш земляк Иван Сергеевич Бутылкин. Как же воевал Муса Джалиль – старший политрук Муса Залилов?

«В самой роще и на болоте, справа и слева от рощи, все огневые точки – пулеметы, бронебойные ружья и ячейки автоматчиков – были укреплены ржавой насыпной землей, замаскированной дерном. Ямы, из которых брали землю, и пластины срезанного дерна были залиты черной водой... Вокруг остро пахло гонобобелем – он рос вперемежку с черничником и брусникой. На кустах светились завязи ягод. Трубили полчища комаров...

Все вокруг было призрачным и расплывчатым. Туман приглушал звуки, слепил, настораживал. Каждый шорох таил в себе вероломство...

Автоматные очереди, сперва глухие и суматошные, ощутимо придвинулись, раздались вширь, переметнулись в лес, за болото, к соседям. Донесся рокот моторов. Раскатисто забарабанил крупнокалиберный пулемет. Резко и оглушительно забабахали пушки.

Муса сидел у телефона. Докладывал командир роты.

– Дозор и боевые охранения отошли... Ползут танки и вездеходы... Много автоматчиков...

– Какие танки? Сколько?

– Ни черта не видно! Бьем по вспышкам. Что-то уже горит... Но лезут...

Связь оборвалась.

Муса сгреб другую трубку и крикнул:

– Федоров! Взводом атакуй с фланга. Быстро! Айда!

Бой ширился, разгорался. Пулеметные и автоматные очереди слились в кромешную трескотню. Засвистели мины. Все отчетливее доносился треск моторов. Не переставая, дружно гремели ружья и пушки.

Мы вышли на площадку перед землянкой.

– Разведка боем, я так полагаю, – сказал Муса. – Сейчас прощупают, что у нас есть, потом вызовут авиацию и навалятся главными силами...

Вступили в бой автоматчики Федорова. Их атака была дерзко-стремительной, и немцы попятились, начали отходить к горящим машинам. Тяжелый трескучий взрыв заглушил на время рокот моторов, и в небо взметнулся черный дым. Косматым мутным пятном обозначилось пламя...

Муса... приказал:

– Тащи орудие от топи! Живо!

Даже издали было заметно, что роща стала много светлее. На земле густо лежала хвоя. Многие сосны были совсем без крон, краснели расщепленными стволами. Трава почернела от грязи – так много было воронок...

Из-за ручья вернулись автоматчики... Убитых во взводе не было, но четверо солдат получили ранения, трое – тяжелые. Немцы оставили на болоте двадцать семь трупов. Были уничтожены крупнокалиберный пулемет, противотанковая пушка и миномет... На болоте догорали два танка и три машины-вездехода... Рота потеряла восемь человек убитыми и одиннадцать тяжелоранеными. Вышли из строя два миномета и два орудия. Погибли девять артиллеристов.

Степан (один из командиров рот) докладывал:

– Наши трофеи: станковый пулемет и двадцать семь автоматов... Из еды...»

Кроме боевых действий, Джалиль, как свидетельствует Бутылкин за четыре дня их совместной фронтовой жизни, сталкивался с другими делами: голод, потери – солдатские похороны, забота о раненых, пленный фриц – бывший завоеватель Парижа, четыре фронтовика после описанного боя подают заявления в партию... И снова бой. Вот он:

«Первым на лесной дороге показался тяжелый пятнистый танк с орудийной и двумя пулеметными башнями. По обе стороны от него, чуть позади, лавируя между соснами, двигались средние танки. Их было шесть. За танками густо колыхались солдатские каски... Танки медленно приближались. На броне обозначились паучьи кресты. Под гусеницами захлопали противопехотные мины. Автоматчики отстали, опасливо выверяли каждый свой шаг. Батальон затаился. Муса люто глядел на каждый танк. Дорога была узкой, и он шел напролом, надсадно гудел, выворачивая деревья, плавно качался. Угрожающе перевертывалась орудийная башня и пулеметы.

Танки приблизились к ручью, дружно загремели из пушек. Автоматчики перебежками и ползком выдвинулись за танки, накапливались для броска... В завалах и дальше в бору густо зацокали пули...

В воздух наконец взвилась ракета, и батальон открыл саженный ответный огонь... Первый танк загорелся на кромке болота. Зажгли его бронебойщики... Во втором танке неожиданно взорвался боезапас. Но оказалось, что не совсем неожиданно: меткий выстрел сделала подбитая пушка...

Бугор, где размещался командный пункт, находился на стыке рот, и Муса одинаково хорошо видел, что делалось на правом и левом флангах. Он не кланялся близким разрывам, невозмутимо встречал очередной промах дивизионок... От выхлопных газов, разрывов мин и снарядов за ручьем поднялась дымная пелена. Немцы торопливо окапывались...»

Фронтовые будни обернулись местной победой, и люди, воодушевленные ею, не пировали, не кричали «ура!», а готовились к новым схваткам... Впрочем, праздник все-таки был. В заключительных страницах очерка Иван Сергеевич, до этого тщательно скрывавший роль артиллеристов, свою роль в боях, рассказывает нам, как поредевший батальон решил собрать деньги в Фонд обороны, на пушки, взамен разбитых при бомбежке, – «на новые орудия для пятой батареи 894-го артиллерийского полка».

Военные судьбы татарского поэта и нашего земляка на этом эпизоде разошлись: Муса вернулся в редакцию, артиллеристы отошли, увезя раненного командира, автора очерка. Джалиля теперь знает всякий, в Казани около Кремля высится бронзовый Муса, разрывающий путы плена, неволи. Каждая строчка поэта, все рассказы о нем берутся на учет историками:

Джалиль писал –

«Порой душа бывает так тверда,

Что поразить ее ничто не может.

Пусть ветер смерти холоднее льда,

Он лепестков души не потревожит.

Улыбкой гордою опять сияет взгляд,

И, суету мирскую забывая,

Я вновь хочу, не ведая преград,

Писать, писать, писать не уставая».

 

Его заповедь до последнего стука сердца выполнял Иван Сергеевич Бутылкин, он написал о боевом побратиме, воскресил на страницах рассказов и очерков других товарищей-фронтовиков. Никто не забыт, и ничто не забыто!

 

Н. Сахновский,

капитан в отставке,

ветеран 2-й ударной армии.

 

 

* Волховские огни. – 1982. – № 137. – С. 3-4.