ПАМЯТЬ СЕРДЦА

 

Недавно в старой подшивке газеты «Ленинградская правда» мне попалась на глаза статья «Память сердца» о моей малой родине – деревне Кириково и дорогих моих земляках в суровые дни Великой Отечественной войны. Фронт и тыл в то время были понятиями неделимыми. Женщины заменили мужей, ушедших на фронт, подростки – отцов, матери – сыновей, отдавали все, что могли, для победы.

С болью в сердце я читал статью журналиста В. Скобина, спасибо ему. Память о наших матерях, женах-солдатках, вдовах, дедах и отцах, не пришедших с войны, забывать нельзя.

Я прошу редакцию газеты «Волховские огни» напечатать краткое изложение этой статьи.

 

Пройдет много времени, но о войне будут помнить. Вспомнятся потомкам нашим сражения, решившие исход войны, и вряд ли найдется место в аналогах истории для небольшой деревеньки Кириково на берегу Ладожского озера. Судьба ее, как и судьба сотен и тысяч таких же деревень, разбросанных по великой стране, чем-то схожа с судьбой одного человека. Что она значила, если решались судьбы миллионов? Капля в море. Но, как известно, без капли моря не бывает. Об этом надо помнить.

   
 

  Памятник в д. Кириково
  Потанинской волости
   

Самые страшные потери на войне – люди. Их не вернуть. Никогда. Особенно отчетливо осознают это те, кто прошел дорогами войны. Тогда и рождаются, может быть, самые совестливые строки в нашей поэзии

 

Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие не пришли с войны,

В том, что они – кто старше, кто моложе –

Остались там, и не о том же речь,

Что я их мог, но не сумел сберечь, –

Речь не о том,

Но все же, все же, все же...

 

И еще не одному поколению жить с этим ощущением невольной вины перед павшими.

До войны тут было тридцать дворов, и сейчас почти столько же. Деревня рыбацкая, а рыбаки – народ оседлый, к перемене мест не склонный. Место красивое, летом от туристов отбоя нет. Это если кто ездил на Пашу, тот знает: сразу за Сясьстроем первый поворот налево. Там указатель есть – Вороново. А уж от Вороново две канавы переехать, и деревни Заостровье, Елохово, Лахта, Бакланово. На самом кончике мыса, острым углом врезавшегося в Ладогу, и стоят эти тридцать домов.

До войны тут проживало около двухсот человек – и сейчас столько же. Могло быть больше. Но приезжие тут не засиживаются: по нынешним меркам место все же глухое. Отдохнуть там или порыбачить сезон – дело другое. А чтобы жить... далековато. Свои, коренные? Вот их могло быть больше. Но с июля 1941 года по май 1945-го сельские почтари Тамара Васильевна Исаева (урожденная Сиротина), сейчас она работает учетчицей на складе в колхозе имени Калинина в Новой Ладоге, вместе со своей матерью Татьяной Яковлевной Сиротиной принесли из Вороново в Кириково 56 похоронок. Почти по две на каждый двор.

До войны тут играли свадьбы, рыбачили, рожали детей. Война прошла стороной, но невидимым своим крылом разделила похоронки чуть ли не поровну. На одной стороне – вдовы и дети осиротевшие, на другой – невесты, которым своих женихов вовек не дождаться. Всего лишь стопка писем. Половина на половину. Председатель колхоза Алексей Николаевич Суханов, знающий войну не понаслышке, не из книжек, седой, по-мужицки крепкий, встал из-за стола, подошел к окну, сцепил дрожавшие руки и севшим голосом едва слышно сказал:

– Извини, брат, считать не могу. Не могу. Жуткая получается арифметика.

Надо считать, Алексей Николаевич, надо. Всех, поименно. Чтобы денно и нощно мы, наши дети и внуки знали: судьба одного человека, равно как и судьба небольшой деревни в годины великих испытаний, – та самая капля, без которой моря не бывает.

Так же, как надо знать почти точно, как это тогда происходило. Тамара Васильевна Исаева вспоминает:

– День был солнечный, августовский. Накануне Ильюшиной Прасковье похоронку принесла. Утешала ее как могла, да разве утешишь, коли на руках шестеро, мал мала меньше остались. Как сейчас ее вижу, кричит не своим голосом, зашлась – водой не отлить: «Ой, Иван Захарович, на кого ты нас, сиротинушек, оставил...» Соседи прибежали, кое-как вместе успокоили женщину. Как водится, помянули человека. Мужик-то был работящий, мастеровитый. Одна надежда, говорит Прасковья, теперь у меня осталась на Марка. Это ее старший сын.

А на другой мать пришла из Вороново, где наша почта была, и говорит мне, а сама плачет: «Иди опять к Ильюшиной, неси письмо, чует мое сердце неладное. Почерк незнакомый». Пошла, соседку с собой взяла. В дом зашли, а Прасковья  нас увидела – где стояла, там и села. Читайте, говорит. Открыли конверт и разрыдались. А она молчит. Не так страшно было накануне, когда голосила, а это ее молчание, глаза – не передать словами какие – до сих пор по ночам иногда снятся.

 

Возложение венков

 

 

Знаете, те военные письма с незнакомым почерком словно мины: и нести, и вскрывать было боязно. Помнится, разношу почту, подхожу к дому Елены Николаевны Кожиной, а она и сама из калитки навстречу, спрашивает: «Тамара, от моего ничего не слыхать?» Стою, слезы капают, ноги одеревенели, беда-то ее в моей сумке лежит. «Да ты что плачешь-то?» – спрашивает, а сама прямо с лица сошла. Ничего, отвечаю, бабке Селене, так почему-то в деревне старуху Шабанову звали, отчество ее и не помню теперь, мол, похоронку на старшего сына принесла. Третью с начала войны. Двух сыновей у нее до этого побило. Ой, беда, когда же оно, горе наше, кончится, завздыхала Кожина. А я в глаза-то ей глянуть боюсь. Наскоро попрощалась, домой прибежала и сумку матери бросила. Кричу: «Не понесу, хоть убей». Как сейчас мамины слова слышу: «Доченька ты моя, веку мало, да горя много. А куда же его денешь?»

... Вот так и прожили всю войну дочь с матерью. Знали и умом понимали, что не виноваты они, что кому-то надо и похоронки разносить, но сердцу ведь не прикажешь, если нет-нет да и напомнит оно: а все же, все же, все же... Не рассказала Тамара Васильевна, почтальонша военных лет, лишь об одном. Точнее – не смогла рассказать. Как приносила похоронки в дома Сиротиных. Считай, в собственный дом.

Сиротиных в Кириково до войны было четыре семьи. Родня кровная. Старшие в семьях – родные братья и сестры. Одиннадцать Сиротиных ушли на фронт, пятеро не вернулись. Андрей, Корнелий, два Ивана и Анатолий. Пришли домой Александр, Павел, Сергей, Анатолий, еще один Павел, Николай. Кто контуженный, кто раненый, а Анатолий Михайлович Сиротин после войны почти сорок лет прожил в Кириково, и двадцать лет из них – напротив памятника, где золотом по черному мрамору родня его кровная. Вернулся на костылях. Без ноги. А дома двое младших братьев... Но нашлась хорошая женщина Анна Николаевна, с которой и прожил всю жизнь. Братьев воспитал, своих детей на ноги поставил. Михаил – капитан-звеньевой, дочь Татьяна в плановом отделе колхоза работает. Дети отца достойны.

В поредевшем за войну роду Сиротиных ныне много детей, внуков и правнуков. Стали мы с секретарем парткома рыбколхоза считать, да и со счета сбились. Работают на целлюлозно-бумажном комбинате, в торговле, сельском хозяйстве, многие мужчины верны ремеслу дедов и отцов – выбрали мужественную профессию рыбака. Трудом усердным снискали среди односельчан почет и уважение дети и внуки тех, кто не вернулся с войны. Жизнь есть жизнь, она свое берет.

«Ленинградская правда»,

2 февраля 1985 года.

* * *

 

Давно отгремели грозные раскаты войны. Но горе людское, которое принесла нам война, забыть нельзя.

На волховской земле похоронены более 20 тысяч солдат и командиров Красной Армии и Военно-Морского флота. Молодые, сильные, они пали смертью храбрых, защищая Ленинград, Волховскую гидростанцию имени В. И. Ленина, родную Ладогу, нашу русскую землю. Памятники и обелиски в Волхове, Новой Ладоге, Паше, на сельских улицах напоминают нам о великом подвиге воинов фронта и тружеников тыла в годы Великой Отечественной войны.

В деревне Кириково был открыт памятник землякам, не вернувшимся с войны, летом 1972 года. На граните его постамента высечено 68 фамилий. Столько сынов потеряли в битве с фашизмом семь небольших деревень. Беда не обошла ни одну семью.

Памятник сооружен по инициативе комсомольцев и молодежи на средства рыболовецкого колхоза имени Калинина.

Бывая в Кириково, я подхожу к памятнику. Читая фамилии, высеченные на гранитном постаменте, вспоминаю слова полюбившейся многим песни:

...Мне кажется порою, что солдаты,

С кровавых не пришедшие полей,

Не в землю нашу полегли когда-то,      

А превратились в белых журавлей.

 

Скоро, очень скоро, не успеешь оглянуться, как грянет 54-я весна нашей великой Победы. Срок немалый в судьбе человека. Многое забывается за такой срок. Но в жизни людей живет память.

 

Н. Антонов,

капитан запаса,

инвалид Отечественной войны.

 

  

* Волховские огни. – 1999. – № 65/66. – С. 15.