| Главная страница сайта "Зеленый Хутор" |
О.Г. Перегудина Очерк жизни крестьянского рода с реки Пчёвжи (первая часть очерка поступила 05.11.2010)
Ивановы – самая известная фамилия России. На Иванах держится вся русская история. Вот и мои корни в Будогощи и окрестностях – Ивановы Иваны Ивановичи. Жили они тут и в XIX и в XVIII веках (это я знаю точно по воспоминаниям моей прабабушки 1885 г.р., а ее дед прожил 116 лет, так что это живая память поколений). Прабабушка моя была родом из Лашино. А ее муж – из Хотицы. И тот факт, что рядом с Кукуем находится старообрядческое кладбище – жальник, указывает прежде всего на то, что крестьяне жили тут еще в период до церковной реформы середины XVIIв. Вся православная русская церковь в это время была старообрядческой. А вот оставаться в такой вере и после известных исторических событий вряд ли могли крестьяне Новгородской губернии, так близко живущие от нашей столицы. Иваны и их семьи ходили в церковь, если она была рядом, то часто. Хотица была приписана к приходу в Борутино. Поэтому церковь – только по праздникам, да на кладбище. В деревнях отмечали и церковные праздники. В Хотице – это был Покров. По маминым воспоминаниям еще и в 40-е гг колхозники ходили в праздники в те деревни, где до этого было принято отмечать праздники, только в дома уже не заходили. Причем весь путь они проделывали босиком, а по деревенской улице проходили в праздничной обуви. Моя прабабушка Ольга Матвеевна закончила 3 класса церковно-приходской школы в Лашино. Значит, там был и храм, где-то рядом находилась барская усадьба. Читала до конца жизни, правда очками не пользовалась и в конце жизни могла читать только заголовки газет. А сколько старых сказок она знала наизусть… А вот бабушка, проживала в детстве в Хотице, школы там не было. Поэтому училась грамоте уже в ликбезе. Бабушка, даже в годы самого воинствующего атеизма, так однажды проложила нашу дорогу из Кирова в Будогощь, что мы целый день провели у стен закрытого тогда Тихвинского монастыря. Правда мы тогда были так малы, что мне больше всего запомнилась быстрая речка и стена за нашими спинами. Что делали мои предки? Да они все были крестьянами. Но в этом месте земли и раньше урожаи были не очень богатыми. Конечно, помогал лес. В лес и заходили с поклоном, и брали все нагибаясь - поклоняясь. Бабушка вспоминала, что солили грибы, мочили ягоды бочками. И у нее и у тетки ее в доме всегда была бочка питьевой воды с крышкой. Картошка была главной едой. Но почему-то мне кажется, что любовь бабы Оли и бабы Маши к гороху и бобам, их отношение к этим простым огородным культурам, как к лакомству, тоже имеет корни в их детстве, то есть в XIX веке… В лес на заготовки ходили все. Дети и взрослые босиком, змей не боялись. А ведь одна из бабушкиных двоюродных сестер была слепая от рождения, но и она собирала ягоды (“доведут ее до куста черники, брусники и оставят, а дальше она уже ощупью перебиралась на следующий…”- вспоминала бабушка). Лес кормил, он же и лечил. Немного знаний о многих травах позволяло бороться с недугами. Мать-мачеха, подорожник, репейник, кора дуба, лист брусники, сушеная морошка… все шло в ход. И в доме не было привычных нам средств гигиены. Голову мыли золой, а в критические дни, в отсутствии средств “с крылышками и без” бабы свои проблемы закрывали длинными юбками, да иногда (после родов) пользовались мхом. Этот мох помогал и в годы войны, когда не хватало ваты, то в ход шел природный антисептик. Но никто его не боронил, не снимал в лесу просто так. Все знали, что и через год, и через десять придут в это же самое место по ягоды-грибы. Еда была очень простая. Мясо в магазинах не продавалось. Корову или телочку зарезать не могли – это и молоко и масло. Бычков, если они рождались, резали обычно осенью, чтобы зиму не кормить, или продавали. Свинину баба Оля не ела, так как в юности видела свинью-людоедку. Съела какая-то хрюшка оставленного без присмотра младенца. И осталась зарубка у бабушки в голове, да такая… Так что самая распространенная мясная пища была мелкий домашний скот – овцы, птица, да лесная добыча. Резали овцу не чаще 3-4 раз в год. В дело шло все – шерсть, мясо, шкура. Мяса было не так и много на семью из двух десятков человек. Даже летом в сенокос оно не успевало испортиться без всякого холодильника. Если в миске на столе было мясо, то есть его можно было только после разрешения главы семьи. Сначала все ели юшку (жижу) из одной общей миски. Затем хозяин ловил кусок мяса, за ним это делали работники, потом детишки. Много ли доставалось поварихам – можно только догадываться. Иногда в чугунок попадала домашняя птица. Ее тоже держали не очень много. Утки и курицы давали яйца и перо. Лесную птицу чаще ловили силками. Да весной ребятишки бегали собирать яйца по птичьим гнездам – разоряя их. Как я помню, по рассказам моей прабабушки Ольги Матвеевны, ее дед Калина был и охотник и рыбак. Да и прожил он немало: умер в 106 (116)лет на зимней рыбалке. А вот муж прабабушки Иван на жизнь зарабатывал по-другому. Летом – поле. А зимой запрягал лошадь, в телегу – швейную машинку и отправлялся на заработки по окрестным деревням. Прадед Иван шил тулупы. Приезжал в дом заказчика и жил там, пока обшивал хозяина и его семью. В это время принимавший его крестьянин кормил и его самого , и его лошадь. Когда же заказ был готов, прадед переходил либо в соседний дом, либо в соседнюю деревню. По-видимому, маршруты его поездок были очень длинными. Ведь смог он позднее пристроить свою старшую дочь Матрену в ученицы портного в столицу. Тетя Мотя называла себя всю жизнь не портнихой, а - портным. Жила в Петербурге, Петрограде, Ленинграде и всегда была сыта, обута, одета благодаря иголке и нитке. В деревне женщины никогда не были белоручками. Только вышивки в нашем доме были гладью, ришелье, мережками, простым крестом, крестом болгарским. Самыми красивыми в моей памяти были занавески и подзоры – обвязанные кружевами, связанными крючком и на спицах (и спицы помню еще самодельные, деревянные). Домотканые полотна я не застала. Бабушка вспоминала о процессе отбеливания полотна на берегу Пожупинки зимой, когда мерзли руки. В доме у нас были прабабушкины половики – предметы вторичного использования тряпок. Рисунок у них был не из простых полосок, а еще и ромбы, и квадраты, лесенки, выложенные из тряпок разных цветов. Да еще в моем детстве у бабушкиной соседки в Будогощи на улице Кирова стоял ткацкий станок. В доме он занимал самую большую комнату. Когда видишь такой станок в Этнографическом музее - он маленький и забавный. А в деревне – это центр избы. Швейная машинка в нашей семье всегда была символом благополучия. Моя бабушка, убегая из города под фашистскими бомбами, спасала свою машинку. Она, уже полностью поломанная, годами стояла в доме. “Режь, да ешь, а у меня и резанного не переесть,”- так говорили о хлебе те, кто просил милостыню (слова бабы Оли). В детстве моей бабушке Вере прошлось и через это пройти. В 1919 году все в их доме болели испанкой (грипп?). Умер в эту эпидемию ее отец Иван. Она, 9-летняя девчонка выздоровела первая. И пошла к соседям просить милостыню, так как в их доме печь стояла нетопленная, а хлеба не было. И только соседи (Они же и ближайшие родственники) могли спасти всю семью от голодной смерти. Уже в 10 лет Ольга Матвеевна отправила Веру в самостоятельную жизнь – в столицу, в няньки. В деревне было бы не выжить. Но и Петроград 1920 года не был сытым городом. И бабушке здесь было очень непросто. Кроме ухода за детьми, она помогала своей сводной сестре по хозяйству. Деревенская девчонка училась жизни городской. Бабушка вспоминала, что даже купить мясо она не умела. Как-то отправили ее за мясом для котлет, а в деревне мясо съедали все, но котлет не делали. Вот и купила она совсем не тот кусок. За что была избита этим куском мяса по лицу, а затем вынуждена была идти в магазин, чтобы поменять этот кусок мяса. Так и вспоминается чеховский Ванька Жуков, а это была далеко некнижная жизнь. И написать письмо бабушка не могла, так как ликбез (курсы по ЛИКвидации БЕЗграмотности) был позднее. “Ангелу злата венца, а Вам – доброго здоровьица”. Это еще одна прабабушкина поговорка. Если даже мировые пандемии не обошли стороной Хотицу, то что уж говорить о высокой детской смертности. У прабабушки еще и до брака был ребенок. Одна из ее дочерей – Катенька – умерла. А после очередных родов прадед сказал своим дочерям: “Катенька вернулась”. Бабушкина сестра Екатерина Ивановна прожила долгую жизнь. Но вот ведь судьба! Ее доченька Людочка давным-давно спит на Рябушке, а другая ее дочка Людмила живет и внуков растит в Приозерске. Не боялись они давать имена умерших живым. “Покойникам нужен покой,”- говорила прабабушка Оля. Я не помню, что бы она ходила на кладбища, где были похоронены ее родители, мужья, дети… Имена же переходили не только от человека к человеку. На берегах Пожупинки когда-то были хутора (ОТРУБЫ). И они носили имена бабушкиных двоюродных братьев Егоров, да Иванов. В детстве меня водила бабушка на эти хутора. Но и тогда там только угадывались очертания фундаментов. Но оставались какое-то культурные кустарники и хмель. Мы откопали тогда немного хмеля. Он долго рос в нашем саду. Вот такой круговорот истории. С именами в нашей семье была такая же путаница, как и со всей российской историей. Я знала двух старушек – дочерей того Егора, что держал хутор у Пожупинки. Отчества у родных сестер были разные: Егоровна и Георгиевна. Вот и доказывайте свое родство! А сводная сестра моей бабушки Матрена, тетя Мотя, называла себя то Матильдой, то Мариной… Но это уже история ХХ века и городская. В самом же начале ХХ века деревенские писари (а может быть это были переписчики 1910 года?) решили навести порядок с учетом Ивановых. Именно тогда в нашей родне появились новые фамилии. Ивановых, чей прадед Калина был еще жив, записали Калиниными. Потомки прабабушкиного брата Егора жили на 7 км. В 80-е годы ХХ века именно Калиниными. А вот многочисленные братья моего прадеда Ивана Иванова и их дети стали первыми носителями новых фамилий. Сам Иван был кудрявым. В деревне его прозвали за это “баран”. Бабушка и сестры ее были записаны Барановыми. Брат прадеда – забияка и драчун - Андрей - начал род Бойцовых. А еще появились Смирновы, Михеевы, Федюшины. За давностью лет не могу вспомнить точно, но знаю, что фамилию “Пашины” дала детям одна из вдов (Прасковья). Страна еще жила при царском строе, а ее жителей уже тогда вынудили отказаться от своей памяти, от своего рода. Централизованно переписывали и переименовывали людей, путаясь в бумагах. Вот вам и корни братоубийственной гражданской войны. Путаницы было очень много Ольга Матвеевна и Мария Матвеевна были записаны с одного года. А ведь между ними было 2 года разницы. Бабушки были разными – пухленькая и худенькая. Одна как у Некрасова – коня на скаку остановит, а другую - лаптем перешибешь. А обе прожили по 95 лет. Ушли на тот свет тоже с разницей в 2 года. Дни рождения тогда не отмечали. Крестили всех по святцам. И в семье было принято поздравлять на день ангела. У бабы Оли праздник был 24 июля. Но имя ОЛЬГА и сама Ольга Матвеевна и ее сестра всегда произносили “ВОЛЯ, ВОЛЮШКА”. 93 года у моей прабабушки была старшая сестра. Жить рядом было легче, и бабе Маше (Марии Матвеевне Луковицкой) всегда была собеседница. Они помнили что-то такое далекое от нас, но воспоминания не мешали им жить и радоваться каждому дню. На просьбы рассказать о старине они откликались неохотно. Очень тяжелая была их жизнь. Зато и песню спеть могли, и сказку рассказать. Помню одну рассказывала мне бабушка о конской голове. Сюжет мне в книгах не встречался. Чем-то напоминала она сказку “Морозко” - тоже в лесу девочки, только желания исполняла конская голова. С чем это можно связать: с легендой о Вещем Олеге или со сказкой о Крошечке-Хаврошечке, где родовой оберег-тотем – коровья голова? Что помниться из услышанного? Было у Ивана две жены. Марину он очень любил. Но детей у них не было. Умерла она молодой. А вот вторая жена оставила ему сына Ваню, да дочку Мотю. На ноги их поставить не успела. Вот и пришлось Ивану посвататься к Ольге, которая и замужем не бывала, а сына уже потеряла. И у нее выбора большого не было. Падчерица Матрена была ей почти ровесницей. Да женские руки в доме всегда ценились. Хотица была далеко от ее родной деревни. Но когда в доме бывали ссоры, забирала она своих детей, да и убегала к родителям. А прадед очень любил дочерей, да и жену не бил, жалел. За детьми приезжал на телеге. Детей он вез домой, а жена уже за телегой пешком поспевала. Жили они, видимо, неплохо. Дочек рожали почти каждый год. Стал Иван ставить новый дом. Матрена была уже в Петрограде. Дома вырос помощник – Иван. Но болезнь тут его подкосила. Похоронили прадеда к его первой любимой жене на борутинском кладбище и посадили на могиле сирень. После смерти прадеда поделили его наследство вдова и сын. Недостроенный дом продали. Остались жить в старом доме. Старшую дочь еще через год Ольга отправила в Петроград. Среднюю Александру молодой отдала замуж на свою родину в Лашино (Значит, ездили туда регулярно, связи с братом, с семьей не обрывались). Иван же, пасынок, пошел в первую в Кукуе коммуну. Отвел туда и лошадь и корову. Там они и пропали. Интересно, что в коммуне не только вели общее хозяйство, но и жили все вместе. Готовили на всех коммунаров как на большую семью. Так перестраивалась сельская родовая община в коммунистическую. Только скотина там и осталась. А коммуна преобразовалась в колхоз. Но недолго жил в колхозе Иван. Весельчак и балагур, по воспоминаниям он за анекдоты и пропал по доносу. В 30-е годы ХХ века самая младшая дочь Ольги и Ивана уехала к сестрам в Ленинград. Ольга вновь вышла замуж. Но ее второй муж и сын его и пили и били ее. В это же время умирает Александра и ее муж. Двое дочерей Александры воспитываются государством. Иногда они бывали у теток (больше всего с ними возилась незамужняя тетка со стороны их отца). В Ленинграде же дочь Вера выходит замуж, но живет с мужем недолго: дед Петр погибает в финскую зимнюю войну. У бабушки Веры на руках остается 3-летняя дочка Валентина. Почти вся семья вновь собирается в Хотице уже летом 1941 года.
Воспоминания моей мамы Я, урожденная Чайка Валентина Петровна, родилась в 1936 году в городе Пушкин. Помню свой довоенный адрес “Ул. Колпинская, дом 32”. Это дом Раевских на современной Пушкинской улице. Мой отец, Чайка Петр Григорьевич – кадровый офицер, погиб в 1940г. В Финскую войну. И вот – Великая Отечественная война, 22 июня на нас напали немцы. Накануне мы вернулись с Украины, мама ушла на рынок за продуктами, дома я была одна. Но я уже знала это страшной слово “война” и поняла весь ужас радиопередачи. Сразу стали бомбить наш Ленинград. Женщин привлекали на сооружение оборонительных укреплений (вокруг города рыли противотанковые рвы, окопы). А детей отправляли в детские дома и эвакуировали из города. Моя мама, только что оставшись без мужа, боялась потерять и меня. И, не собираясь, уехала из города в деревню к бабушке. Наша бабушка Оля жила в деревне в 150 км от Ленинграда, Это была деревня Хотица, Кукуйского сельсовета (в 1 км от Кукуя*). Деревня Кукуй была большой: 2 или 3 улицы, домов 30-40. А деревня Хотица была маленькой, 9 или 10 домов. И там жили все очень близкие наши родственники. Это была родина моего деда – по рождению дед был Иванов Иван Иванович 1873 г.р. Но когда-то в молодости деда была перепись и всем крестьянам давали фамилии. У деда было несколько братьев и все были записаны по деревенским прозвищам на разные фамилии. Очень спокойный по нраву брат получил фамилию Смирнов, другой – Михеев, а дед с кудрявой головой (кличка – баран) стал называться Барановым. Бабушка моя Ольга Матвеевна родилась в 1885 г., ее деда звали Калина, отца – Матвей Калинович и семья тогда получила фамилию Калинины. Выйдя замуж за Баранова в деревню Хотица, бабушка Ольга стала Барановой. Дед умер во время эпидемии “испанки” в 1919 году. И историю деревни Хотица мы знаем только по рассказам бабушки. Деревня стоит на высоком берегу реки Пожупинки, которая около Кукуя впадает в реку Пчевжа. Где-то у места впадения был жальник, как бабушка говорила, это старинный погост, кладбище. В первые годы ХХ века в деревне были разрешены отдельные хутора. Братья деда и он сам настроили себе домов, взяли наделы – хутора – на берегу р. Пожупинки. Я там бывала примерно в 1975 году. Остатки этих поселений тогда еще просматривались. Были кусты смородины, хмеля. Заметно было, где был колодец. На хуторах жили не очень долго. Все братья снова вернулись в деревню. И дед Иван в 1919 году умер в Хотице в своем доме. Вот в эту маленькую деревню и отправились мы с мамой в самом начале войны, летом 1941 г. Когда мы пешком от деревни Кукуй пошли в Хотицу, налетели немецкие самолеты и начали над нами кружить. Спрятаться было негде. Рядом было картофельное поле. Мы залегли между картофельными грядками. И видны были смеющиеся лица фрицев в самолетах, которые кружились над нами и стреляли из пулеметов в нас, женщин и детей. Я говорила маме: “Мама, не дыши, а то он услышит, что мы еще живые”. А осенью немцы приблизились к нашей деревне. Старики решили “уходить всем в лес”. В лесу на крутом берегу Пожупинки вырыли землянки для всех деревенских. В этих землянках мы были очень недолго. Сказали, что немцы не трогают мирных граждан и мы вернулись в деревню. Вернувшись, мы не нашли даже тех немногих вещей, что мы привезли из города. Украли мамины туфли, мое зимнее пальто, даже куклу, которую я, пятилетняя девочка, сама принесла. (Впереди нас ждал голод. Однажды на печке мы нашли старый обмылок, думали, что это конфета. Подрались с двоюродной сестрой за ее обладание, а когда откусили и разжевали из рта пошли мыльные пузыри). Несколько ночей мы прожили в деревне одни, а потом пришли немцы и подселились ко всем в дома. Пробыли они у нас месяца два. За это время побывали у нас и гестаповцы. Отбирали у нас пищу и теплые вещи. Под окном у бабушкиной избы соорудили виселицу и на ней повесили молодую девушку, на ее белой рубашке была табличка “ПАРТИЗАНКА”. Несколько дней труп так и весел. Это было зимой. Потом этот же ужас я увидела в кино “Зоя Космодемьянская”. С нашей семьей из Ленинграда приехал мой двоюродный брат и сестра. Брату Вале Кобрину было 16 лет, и с ним был ленинградский сосед тоже Валя – Кассинцев. Мальчишки все убегали из дома. То мороженной картошки с поля принесут, то из немецкого фургона хлеба украли однажды. Хлеб был так упакован, что не черствел. Когда пришла наша армия, парни ушли с ней. И позже Валя Кассинцев получил звание Героя Советского Союза. А наш Валя был ранен в голову и жил с металлической пластинкой вместо части черепа после войны до 42 лет. В деревне объявился бывший “Кулак” - Базаров. Он стал старостой, подвизался у немцев. На мою маму он донес, что она жена офицера. У нас сделали обыск, но ничего не нашли. Все документы, фотографии, ордена отца мама закопала в землю еще до прихода немцев. Маму немцы арестовали, несколько дней она пробыла у них в подвале, но подошла наша армия и ее освободили. Перед уходом из деревни всех нас согнали в дом нашей тети Веры Смирновой. Дом обложили со всех сторон соломой и поливали керосином. Началась близкая стрельба. Немцы побежали к машинам. А наши два Вали, от ареста сбежав, укрывались где-то в кустах. Тут они подоспели и загасили разгорающийся огонь, и освободили нас всех. Когда немцы рассаживались по машинам (одна открытый грузовик, а другая легковая), староста Базаров бегал вокруг них, но немцы его не взяли. Наши арестовали его, но он в этот же день умер от “разрыва сердца”. На берегу р. Пожупинки с другой стороны от деревни немцы заминировали гору. Деревенские парни шли из деревни Луг и попали на эти мины. Погиб Женя Варганов. Это был уже 1942 год. Мама и ее сестра тетя Катя стали работать в госпитале в деревне Кукуй. Госпиталь был инфекционный (сыпной и брюшной тиф). А в декабре 1944 наша семья переехала
в поселок Будогощь. Там нас “пустила жить” Дарья
Николаевна Кононова. Дом был большой, не достроил
его перед войной ее муж. На него она получила
извещение “пропал без вести под Синявино”, а на
сына пришла похоронка. Тетя Даша и ее четыре
дочки были очень добрыми и в своем доме собрали
нас: 16 чужих и 5 хозяек – всего 21 человек собралось. Семья Кононовых жила на ул. Комсомольской, дом 45. Напротив их дома в 1942 году была школа, которую разбомбили немцы. Всю эту страшную трагедию: погибших и раненых детей, учеников этой школы, девочки Кононовы видели своими глазами. А я в 1980-х годах осенью в Будогощи ходила в лес за клюквой. Тем днём было очень жарко и наша спутница соседка Башмакова Нина Ивановна (Девичья фамилия) разделась до майки. У нее живого места на теле не было, вся она была изуродована шрамами. Это следы той бомбы, что их, школьников, в 1942 году пометила. А на огороде у тети Даши были две воронки от той бомбежки. После работы в воинских частях моя мама стала продавцом в продуктовом магазине Будогощского сельпо. Много лет все продавалось только по талонам. Были они размером с ноготок. Для отчета надо было их все правильно наклеить. Эту работу я часто делала для мамы до носовых кровотечений и даже до обморока. О победе нашей в Великой Отечественной войне мы узнали утром. А вечером в доме у тети Даши был праздник. По продуктовым талонам мама выкупила красного вина и конфет. Бабы пили вино, а мы, дети, праздник отмечали поеданием конфет. Нам досталось по 2-3 подушечки в обсыпке какао и великолепные карамели “Золотая рыбка”. Конфеты были такие вкусные! А фантики от “Золотой рыбки” такие красивые (на зеленом фоне желтая рыбка), что мы с ними не могли расстаться. Послюнякав вареную картошку, обмазали ею фантики и оклеили оконные откосы. Ох, как это было красиво! И в 1945 году, наконец, я пошла в школу. Школа была двухэтажная деревянная. На этом месте сейчас какой-то магазин, это напротив теперешней почты. В классе было человек 40. За все годы учебы больше всего запомнился класс на втором этаже над спортзалом. На дальней стене от классной доски была раздевалка – крючки на стене. Между окнами были полочки для 2 керосиновых ламп. Школа работала в 2 смены. Учебников было мало. Одна книга на 6 человек. Чтобы сделать уроки, в школе договаривались, кто и когда идет за учебником. Поэтому надо было не зевать, а строго по времени “освободить учебник”. Тетрадей тоже не было. Писали на старых газетах, старых, исписанных тетрадях, оставшихся в школе еще с довоенных времен. В младших классах нам очень повезло. Нас “ввела в науку” молоденькая красавица Конева Вера Павловна. В классе было много детей переростков. Ведь и я пошла учиться только в 9 лет. Нам было все интересно. Уже с 1 класса я читала книги из библиотеки, потому что Вера Павловна часто после уроков читала нам сказки Льва Толстого, Бианки, сказы Бажова. Да и других-то развлечений у нас не было. Не было телевизора, даже радио мама нам установила, только когда я училась в 6 классе. В старших классах у меня было уже несколько любимых учителей. География – Мария Ивановна Степнова. Она учила нас любить свой край. Водила по всем красивейшим местам вокруг поселка: ручей Ингорь, Светлое озеро, река Пчевжа. Я впервые в жизни попробовала вкуснейшую ягоду из ее сада – клубнику. Общественные науки – Фаина Александровна Воронова. Всегда в черной юбке и белой блузке. Она нам говорила, что коммунизм будет только тогда, когда мы научимся быть экономными. Разумно расходовать средства – это тоже наука. Математик Марюхин Алексей Николаевич (отчество под вопросом). Очень строгий, умный, справедливый. Вечная им память! В школе у меня было много друзей. Надя Цветкова – закончила школу с серебряной медалью. Нина Верина – жила за линией – ул. Лесная дом 2. Там и была только то одна улица, и это поселение не могли называть “Лесное” - это была “Лесная”. После уроков мы часто провожали Нину домой. Вероятно потому, что на улице у ее дома ее отец построил качели. Это тоже было развлечение. Тамара Ганичева – мы сейчас с нею в Петербурге иногда встречаемся. Её мама жила в деревне Порог. В поселке она жила у своей родни. Лида Просвирникова – теперь Вавилкина Лидия Васильевна. Она всю жизнь проработала в Будогощи на телеграфе. Знает о многих наших больше всех. Я и сейчас езжу на Рябушку, а ночевать хожу к Лиде. Она может рассказать о многом и многих. Из нашего класса Верин Владимир Константинович. Он сейчас доктор медицинских наук, профессор, заведующий кафедрой гистологии медицинской академии им. Мечникова. Мы с Володей учились вместе и все 6 лет в институте с 1955 по 1961 год. Он в классе был самым маленьким мальчиком. Когда моя мама увидела его на выпускном вечере, она сказала: “Я думала, что он из 6 класса”. Володя сильно заикался. Его часто спрашивали письменно. Заикаться он стал еще в раннем детстве, после немецкой бомбежки, когда чудом остался жив. На сайте нашей школы у Володи записано другое отчество. Его отец – дядя Костя, - внешне Володя его копия. Он себе ставил цель и ее добивался упорным трудом. Чтобы перестать заикаться, он учил уроки, перепевая весь текст. За первые 2 года института он вырос на 15 см: гимнастика, лыжи, которыми он занимается и сейчас: в прошлую зиму по выходным 20 км пробегал. И сейчас он очень занятый на основной работе человек, но каждые 5 лет он организует встречу нашего институтского курса. В июне 2011 года мы отметим 50 лет со дня окончания института! В классе большинство ребят остались после войны без отцов. Очень бедно были одеты, очень плохо питались. В школе в первых классах нас подкармливали, давали какой-то крупяной суп. У меня есть фотография, мы во 2-м классе: все очень худенькие, коротко стриженные. Даже мыть голову было сложно. Несколько раз кто-то из ребят приносил в класс жмыхи (это твердые отходы от приготовления растительного масла). Нам это было вкуснее теперешних пирожных. Свою профессию я выбрала с помощью будогощского врача Шингарёва Ивана Андреевича. Он в школе нам рассказывал о своей работе. А был он начальником санитарно-эпидемиологической станции (позже – главным врачом больницы). Как важно предупредить болезнь, как надо умело оказать помощь заболевшему – это Иван Андреевич очень убедительно нам показал. И в 1961-1996гг. я была санитарным врачом, врачом-бактериологом в городе очень далеком от моей родины, в городе на берегу реки Вятка – Кирове. P.S. Встретила в интернете “сельмаг старый: угол ул. Песочной и Кооперативной” Я такого не помню. Здесь в войну образовалось кладбище воинское.. В 50-х годах было произведено перезахоронение на теперешнее место. Моя мама - Чайка Вера Ивановна – работала в магазине сельпо. У меня есть несколько фотографий ее коллег: Козлова Мария, Смирнова Мария, Видеман Валентина, Русяева Нина. Магазин был около школы, наискосок от клуба. А позже – там, где он и сейчас находится. ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
|
